Мы продолжаем серию интервью с россиянами, которые в результате политических преследований вынуждены были покинуть родину и искать временное убежище в Стамбуле.
Алексей Клоков, архитектор из Волгограда, никогда не получал деньги за свою политическую деятельность. Молодой человек от чистого сердца помогал штабу Навального, волонтёрил в «Открытой России» и наблюдал на выборах. Когда началась война, он выходил на одиночные пикеты и открыто выражал свою пацифистскую позицию. За это его арестовали, а затем сфабриковали уголовное дело и провели обыск. Клоков вынужден был одним днём покинуть страну.
– Как ты начинал свою карьеру в политике?
– Ещё с 2017-го года, когда мне только исполнилось 18 лет, я начал интересоваться политикой. Был волонтёром в предвыборном штабе Алексея Навального, пока его не закрыли, участвовал также в деятельности политической организации «Открытая Россия» Андрея Пивоварова в Волгограде. Когда началось массовые преследования и посадки активистов, мне пришлось приостановить свою работу. Однако после этого я неоднократно принимал участие в наблюдении за ходом выборов всех уровней в моём регионе, помогал с подготовкой наблюдателей, ну и, соответственно, ходил на уличные акции протеста.
Карьера – это, наверное, не совсем верный термин. Вся моя активистская деятельность – это исключительно волонтёрство, я никогда официально не числился в штате и никогда не получил за свою деятельность никаких денег. В этом плане мне, если честно, всегда хватало основной работы. По образованию я архитектор.
– Что изменилось после начала войны?
– Когда началась война, я стал одним из немногих в городе, кто открыто высказал свою принципиальную позицию: провёл три одиночных пикета, в ходе которых призвал властей к миру, за что был арестован. Сначала меня привлекли к ответственности по статье о неповиновении сотрудникам полиции за то, что я записывал силовиков на видеокамеру, затем по статье о нарушении правил проведения публичного мероприятия как организатор одиночного пикета. Суд придумал даже собственный термин: “поочерёдный пикет”. Это когда один активист стоит с плакатом, после завершения акции его сменяет другой человек. Никаких массовых митингов в Волгограде, конечно же, не было – все боялись.
Рано утром, 20-го марта, спустя неделю после того, как я вышел из спецприёмника, раздаётся стук в дверь. Силовики пришли ко мне с обыском: изъяли всю технику, рабочий компьютер, смартфон, ноутбук. После этого я окончательно понял, что уже не могу нормально продолжать находиться в России, не могу работать и зарабатывать деньги, не могу открыто выражать свою политическую и антивоенную позицию. Учитывая, что другие люди не протестуют, делать что-то дальше в России для меня представляется бесполезным. В тот момент я решил, что нужно уезжать. Взял все деньги, что были дома, взял в долг у друзей и знакомых, одним днём уволился с работы и первым же рейсом улетел в Стамбул.
– В рамках какого уголовного дела проводился обыск?
– Это очень интересное уголовное дело. В том смысле, что я прохожу по нему в статусе свидетеля якобы за рассылку с электронной почты ложных сообщений о минировании зданий судов. При этом единственным основанием подозревать меня стали оперативно-розыскные мероприятия, результаты которых следователь буквально обосновал в протоколе лишь одной фразой: «Навёл справки». Это дело, как и многие аналогичные в других городах, разумеется, целиком и полностью сфабриковано. Несмотря на статус свидетеля, в ходе обыска силовики ясно дали мне понять, что «в первый раз они ничего не нашли, однако во второй – что-нибудь обязательно найдут».
– Как думаешь, почему именно ты?
– Выглядело так, как будто 19-го марта Владимир Путин произнёс свою речь о необходимости «самоочищения нации от предателей», и ровно на следующий день у меня состоялись обыски. Это выглядело так: хозяин дал команду «Фас!», и псы побежали выполнять. У нас в Волгограде силовики вообще очень аморфные – им скажешь, они сделают. Но сами проявлять какую-то инициативу не будут.
К тому же, когда инспектор оформляла меня по статье о неповиновении законному требованию сотрудника полиции, я буквально послал её куда подальше. Позже на суде она призналась, что это личная обида. Думаю, в том числе из-за этого я и попал в список людей, у которых необходимо было провести обыски. Никогда до этого я не был в полиции и не привлекался ни к какой юридической ответственности, но, думаю, они отлично знали, чем я занимаюсь. Может быть им также не понравилось, как я поработал членом территориальной комиссии на выборах, когда на участках было выявлено рекордное в стране количество нарушений.
В настоящее время адвокат пытается обжаловать все эти незаконные обыски, что, кстати, почему-то очень не нравится судьям. Один из них на всеобщее удивление вообще произвёл самоотвод. Следователям тоже не нравятся все эти жалобы, постоянные хождения в суд и общение с судьями. Но никакого ощутимого результата, к сожалению, пока нет.
– Планируешь ли возвращаться в Россию?
– В настоящее время я живу в Стамбуле, хожу на местные антивоенные митинги и параллельно пытаюсь оформить гуманитарную визу, чтобы легально попасть в одну из стран Евросоюза. Из-за санкций получить Шенген, будучи гражданином России, сейчас очень проблематично. Если не получится, придётся незаконно пересекать границу и просить политическое убежище. В конечном счёте я бы очень хотел попасть в Соединённое Королевство. В Россию вернусь только после того, как выйдет на свободу Алексей Навальный. Для меня это, скажем так, лакмусовая бумажка, с помощью которой можно определить уровень свободы в стране.